Экспириенс с Махарши (воспоминания неизвестного)

Этот отрывочек должен понравится сахаджа-йогам, потому что там описывается переживание прохлады:)

Махарши прочитал мой вопрос и улыбнулся. Улыбаясь, он повернулся ко мне. Я сидел со сложенными ладонями и полными слез глазами. Я был ошеломлен его взглядом, и мое тело затряслось от сильнейших эмоций, что развеселило Махарши. Какое-то время он весело смеялся, потом молча сложил бумажку и положил ее на стоявшую рядом книжную полку. Он ничего не сказал мне и, казалось, больше не обращал на меня внимания. Ум не может долго оставаться в напряженном состоянии; от полнейшего изнеможения он успокаивается. Через некоторое время мой ум успокоился. Зазвонил колокол, созывая нас на обед, и мы последовали за Махарши в столовую.
Я изложил свой случай Махарши. Он даже не поговорил со мной, вместо этого он надо мной посмеялся! Делать нечего. Я должен возвращаться домой и стать посмешищем еще и в глазах моих родственников и друзей. Что тут можно было сделать? Его нельзя было силой заставить даровать Милость. С этими мыслями ум смирился.
После вечерней трапезы они обычно проводили в холле пол часа, медитируя в присутствии Махарши. Автоматически я проследовал за ними и сел вместе со всеми в холле. Прошло несколько минут. Потом неожиданно я почувствовал, что приятная прохлада наполняет меня. Казалось, что она исходит из самых костей, охлаждая все мое существо. Не тот ли это «духовный аромат», который, как говорили, исходит от Махарши? Чем бы это ни было, я у меня не было сомнения, что исходит это от Махарши и по его воле.
Все это происходило вечером третьего дня моего визита. На следующий день, сидя перед Махарши, я неожиданно почувствовал, что что-то тянет в области сердца. Я удивился, и пока я искал причину, это прошло. Ничего похожего на вчерашнее вечернее переживание не повторялось. Остаток дня прошел в остром ожидании, но ничего не случилось, даже во время медитации после вечерней трапезы. Возможно, ожидание препятствовало проявлению этого.
На следующий день, т. е. на пятый день моего пребывания в ашраме пришло известие о новых сильных бомбардировках восточного побережья японцами, и разумеется, я почувствовал беспокойство за свою семью. Больше того, поскольку я не испытал ничего особенно необычного во время медитаций накануне вечером и сегодня утром, я подумал, что уже получил то, что заслуживал, и от дальнейшего пребывания в ашраме не будет особого толку. Итак, я решил возвращаться домой. В полдень я написал на листке бумаги о своем решении ехать домой и положил ее перед Махарши. Он прочитал, молча сложил бумажку и положил на полку. Он не сказал ничего и даже не взглянул на меня. Еще один отказ.
Я приготовился к отъезду, упаковал немногие пожитки и после вечерней трапезы попросил одного из постоянных обитателей ашрама оказать мне любезность и найти для меня повозку; но мне сказали, что в это время суток повозок не найти, что нужно было сказать ему заранее, чтобы можно было заказать повозку из города. Таким образом, я был вынужден остаться в ашраме еще на один день.
На следующее утро я пошел на обычные богослужения. Во время медитации не испытывал ничего необычного. Дискуссии происходили, когда все собирались в холле после завтрака. Махарши также отвечал на вопросы искренних искателей. В то утро дискуссии тоже были. Поскольку они говорили главным образом на тамильском (языке мне непонятном), мое внимание было рассеянно, пока я не заметил, что некоторые оборачиваются в мою сторону и смеются. Вникнув, я понял, что они обсуждают вопрос, изложенный в моем первом письме Махарши. По всей видимости, он сказал им что-то по поводу того письма. Хоть надо мной и смеялись, я был тем не менее рад обнаружить, что он наконец-то меня заметил. Я принял участие в обсуждении, а поскольку находился в задних рядах в некотором отдалении от них, они попросили меня пересесть поближе, чтобы легче было понимать -- и я подчинился. Таким образом, я оказался очень близко к месту, где сидел Махарши. Где-то поверх дискуссии я услышал, как Махарши сказал: «Он сосредотачивается на отражении и жалуется, что не может видеть оригинала». Это совершенно сразило меня. Что он имел в виду под отражением, и что было оригиналом? Я закрыл глаза и попытался понять, что имелось в виду. Сразу же я почувствовал, как тянет в области сердца, подобно тому, что я чувствовал два дня назад, но гораздо мощней и интенсивней. Мой ум был полностью остановлен – он был неподвижен, но я был абсолютно пробужден. Внезапно безо всякого разрыва в осознавании на переднем плане вспыхнуло «Я»! Это была осведомленность о себе, простая и чистая, устойчивая, нерушимая и интенсивно яркая – настолько ярче обычного сознания, насколько солнечный свет ярче тусклого света лампочки. В обычном сознании ощущение «я» тусклое и остается на заднем плане – как нечто подразумеваемое или интуитивное – тогда как сознание в целом занято объектом. Здесь же «Я» вышло на первый план, заняв или точнее став целым сознанием, и в полной мере существовало как чистое сознание, вытесняя все объекты. Я был, но был я не субъектом и не объектом этого сознания. Я БЫЛ этим сознанием, которое только одно существовало. Объектов не было. Мира не было, ни тела ни ума, ни мысли, ни движения; время тоже перестало существовать. Существовало только я, и это я было сознанием как таковым, сияющим в самом себе, единым без другого... Внезапно и снова безо всякого разрыва в моем осознавании меня снова вынесло в мое нормальное обычное сознание.
Великое чудо было совершено средь бела дня в присутствии многих людей, ничего об этом не подозревавших. Никакие аргументы величайших философов и ученых мира теперь не заставят меня сомневаться в возможности переживания «Я» в его чистом состоянии, без каких-либо субъект-объектных отношений. Конечно, сам я даже секундой раньше не имел ни малейшего намека на такое состояние и никогда не ожидал получить такой опыт. Я, ничтожное создание, барахтающийся в грязи мирского существования, безо всякой саданы награжден этим высшим переживанием! – переживанием, которое редко обретается даже великими йогами после суровейших духовных практик, напряженно выполняемых годами. Таково было чудо Его Милости! – неизмеримой и бездонной Милости!

Excerpted from Anonymous, "Sri Ramana's Wondrous Grace" in Golden Jubilee Souvenir: 1896-1946, 1946, Tiruvannamalai: Ramanasramam, 3rd ed, 1995, pp. 459-62.