Был сильный ветер. Возникла мысль пойти прогуляться до Большого Камня. Редко туда ходил. Камень был в противоположной стороне от озера, которое я так любил. Почти в каждой деревне есть свой Большой Камень. И жители относятся к нему с неким почтением и даже настороженностью, как будто теплится еще в их душах память о важности Большого Камня для благополучия всей деревни. Когда-то было это не просто памятью, а пониманием, но постепенно под влиянием новых верований люди понимание утратили или их заставили утратить – а память осталась. Ветер отчаянно пытался сорвать листья с кленов, но у него мало что получалось, потому что на дворе лето было в самом разгаре, и листья держались крепко – лучше было бы ветру отложить свою затею до осени.
Согласно Этике Сна – унаследованному из глубокой древности, но еще не написанному своду правил поведения – мне полагалось отыскать ту Корову Кропоткина, которая живет в манифестации одновременно со мной. Если бы я стал решать задачу одним из традиционных методов, вероятность успеха была бы настолько близка к нулю, что пришлось бы объявить именно нуль желанным конечным результатом. Требовалось какое-то прорывное решение. Напрашивались такие: «Любая корова становится Коровой Кропткина, как только внутри меня случится осознание конечной неизбежности данного события», или: «Коровой Кропоткина можно считать ту, которая обладает характеристиками всех тех коров, которые были описаны в предыдущих текстах», ну или даже «хотя бы некоторыми, а отличия обусловлены изменениями внешних условий». Однако, от всякой подобной интерпретационной казуистики неизбежно идет запах концептуальной мертвечины, точно такой же, какой всегда улавливается в текстах некоего модного писателя.
В общем, надо было долго и терпеливо ждать сигнала от самой – живой и подлинной – воплощенной Коровы. Так полагалось себя вести, согласно Этике Сна. Потому что это ненаписанное Писание реально существует. Его отголоски в сознании называются словом совесть. Проще говоря, никаких шансов самому найти корову Кропоткина у меня не было – но вот сама она могла бы позвать меня, когда и если бы захотела. И отозваться не ее зов было бы моим долгом. Так я думал. В общем, как ни странно это звучит, именно совесть побудила меня выйти из дома в тот неприятно-ветреный день и направиться к Большому Камню. Даже не удивился, когда неподалеку от него действительно обнаружил пасущуюся корову. Я подошел ближе и начал за ней наблюдать.
Корова, казалось, вовсе меня не замечала и продолжала спокойно жевать траву. «Быть Коровой Кропоткина – это ведь совсем не то, что «быть летучей мышью»! – Подумал я, поддавшись воодушевлению, как и полагалось по Лоренцу, вызванному ритмичными движениями, в данном случае коровьих челюстей. – Но как можно летучей мышью не быть? Ты ведь уже есть и корова и летучая мышь. И вообще, «быть или не быть» – это не вопрос, а ответ, промяуканный знаменитым котом из коробки».
Я сделал еще несколько мыслительных упражнений. Было как-то не по себе. Казалось, я пытался сбежать на самостоятельную индивидуальную тропинку, чтобы уйти от мощной гравитации Коровьего сознания, которую не мог не почувствовать. Но было поздно. Тотальное отсутствие мыслей в ее голове, как меткий стрелок в тире, по очереди расстреливало мои плохо организованные разрозненные концепции. Остававшееся «я есть» погружало в то медитативное состояние, где грамматические категории одна за другой теряли свой вес. Первыми сдулись вопросы. Затем перестали приходить на ум утверждения, эти нашептанные интуицией ответы на вопросы еще не заданные. Какое-то время удерживали свои позиции отрицания, но вскоре и апофатика перестала сопротивляться. Я стоял как столб, облокотившись на Большой Камень и тупо уставившись на корову. Она не обращала на меня никакого внимания. Потом подняла голову, и наши глаза встретились.
Грамматика вернулась, вновь оживив операционку ума. Глаза радостно моргали, потому что через них в мозг теперь проникало то, что было всегда, а не то, что видится время от времени.
«Это она, точно она, воплотившаяся Корова Кропоткина», – думал я, стоя рядом с пегой буренкой, которая снова перестала обращать на меня внимание. – Иначе откуда бы в моей голове взяться таким нездешним мыслям?» А мысли теперь были про бороды девятнадцатого века:
Если «Толстой так запутался в своей бороде, что потерял Бога», которого потом пришлось долго искать целой команде богоискателей, то Кропоткин, наоборот, из огромной наследственной культурно-генетической «бороды» сумел выпутаться и... потерял дьявола. Рожденный сам князем, он потерял князя мира, как внутри себя, так и вовне. Дал повод Р. Роллану сказать, что «он жил так, как Лео Толстой только адвокатствовал»*. Князь – это власть, масштабируемая от размеров маленького себя до бесконечности целой вселенной, это дуальность, породившая расчетливого материального якобы антипода Единой Стихийной Идее – и которого на самом деле нет. Как славно всю эту властно-княжескую архаичную ахинею взять и потерять! Да еще отыскать тому научное объяснение, тем самым нейтрализовав назойливые материалистические возражения. Волею эволюционной судьбы, освободиться от ненужной вещи, которую самому жалко было бы выкинуть.
Утвержденная князем мира аксиома дуальности непрерывно порождает пары противоположностей и иллюзии личного выбора. И выбор тот выглядит разумным, правильным, даже весьма благородным. Князь ищет личной победы, вместо того чтобы служить Идее, забыв о себе. Князь шепчет, что Идея утопична, что служить надо «своим интересам», достигать «своих целей», разумеется возвышенных и благородных. А какими еще могут казаться жизненные цели, если они «свои»?
Князь мира даже дважды бросал Кропоткина в ад – тюремное заключение, место где пространство сжимается в черную дыру непрерывных личных ограничений, где дважды он чуть не умер, потерял все зубы и понял, что «к анархистам пристают как самые лучшие, так и самые худшие типы людей»** – но даже там тот персонаж Библии не смог обнаружиться, найтись, получить целостность и власть в Кропоткинской душе.
На этом интерпретации вдруг закончились. Как я ни старался напрячь мысли, как ни обходил Камень по и против часовой стрелки в тупой обцессивной компульсии, продолжаться интерпретации не желали. Наведя некоторые справки, я нашел хозяев коровы и договорился покупать у них молоко. Затем, держа в руках заветную полную банку, быстро зашагал домой. Летучих мышей по дороге не попадалось; должно быть, они ждали ночи. И вот, придя домой и выпив пару стаканов питательной и вкусной белой жидкости, я – верите или нет – снова ушел в мысли о демоне дуальности и неэгоитсичном бунтаре:
«Представляю, как дьявола бесило, когда Петр Алексеевич смотрел на него в упор и не замечал, в то время как все остальные таращили глаза от ужаса, – а он видел только отдельные безобразия, угнетения и людские заблуждения, на которые распадался целостный образ князя тьмы, и с которыми вполне можно и нужно было бороться; но поскольку фокусировка наблюдателя была на светлых дальних просторах, наблюдаемый фрагментированный демон оказывался размытым и не имел силы слиться в единое управляющее властное начало, которое по сути своей непобедимо, которому остается только подчиняться, скрепя сердце – и будет оно тогда терзать и мучить сознание наблюдателя до конца его дней. Невозможно было заставить Кропоткина уверовать в то, во что верили те, кто его окружал, в то что мир – это первородный, а потому неизбывный грех.
Не удивительно, что он был постоянно счастлив, что О. Уальд называл его «одним из двух по-настоящему счастливых людей, которых знал»*. Интересно, кто второй? Просто так «по-настоящему счастливыми» не становятся. А может быть это я сам, коль скоро такая мысль спонтанно заскочила в голову? Или ты, читающий текст, по причинам мне неизвестным? Или про «второго» Уайльду показалось просто. Ведь между «я», «ты» и «Он» не существует никакой разницы, кроме грамматической, а Уайльд был тот еще грамотей».
Я понял, что пора накатить еще. Молоко – это вам не водка какая-нибудь! То что оно делает с сознанием можно охарактеризовать наречием «ничего». То есть, оно подкрепляет его, сознания, неизменность. А иногда даже возвращает неизменность, устраняет коверкающие неизменность факторы, по-матерински питая и успокаивая ищущее приключений голодное тело с его неуемным мозгом, которое подталкивает сознание искать что-то.
Следующий стакан молока окончательно все прояснил. Молоко Коровы Кропоткина вызывает экзорцистский эффект! Сознание утрачивает тенденции, которые принято приписывать квартирующему в душе чорту.
То что демоны не селятся в душах коров – это понятно, об этом уже говорилось. А значит, реинкарнирующаяся корова – самый надежный почтальон, если хочешь, чтобы твое послание прошло через время и расстояние, не нацепляв на себя по пути каких-нибудь информационных вирусов, как это всегда случается при передаче через людей. Или чтобы послание не выродилось в плоскую проекцию объемной фигуры, как это бывает при передаче через книги. Тут тоже ясно. Но то что корова способна изгонять даже из души адресата уже давно поселившегося там дьявола, прежде чем передать сообщение – вот это явилось сюрпризом! Представьте себе имейл, который не только абсолютно безопасен для вашего жесткого диска, но и очищает его от всей накопленной вирусни, прежде чем раскрыть сообщение.
Это открытие надо было отпраздновать и я допил оставшееся молоко.
И без того фрагментированные интерпретации стали распадаться на совсем малые составляющие. Они уже не могли слиться в единое логическое управляющее начало, которое по сути своей неодолимо, которое редактирует, следуя некой искусственной правильности. Прочные логические узлы уступили место тонким ассоциативным нитям. И подумалось почему-то, что цель у жизни все-таки есть, но она не где-то в будущем, а в том, что уже достигнуто на данный момент. В языках, где есть перфектная группа времен, она выражается через «настоящее совершенное». Ты не сваливаешься в прошлое, не торопишься в будущее, а остаешься в настоящем, но события, определяющие твой эволюционный успех, уже случились. Время течет, но ты в этом континиусе остаешься в перфекте, и жизненная цель твоя всегда уже исполнена, а впереди только свободное, не засоренное никакими мишенями с десяткой в центре Пространство. Перфектное время – совершенная жизнь. Как Вий не мог перейти белую черту, так и князь дуальности не может перескочить барьер волшебного слова «уже» – только нельзя поднимать на демона глаз. Ну или, наплевав на всякую там перфектность, обзавестись таким видением, как у Петра Алексеевича, от глаз которого дьявол прячется сам.
В общем, на следующий день я снова пошел к хозяевам пегой коровы и спросил:
«А вы делаете из молока какие-нибудь еще продукты, ну там, сметану, сыр? Я бы купил». Конечно, я не стал объяснять владельцам коровы, простым и добрым людям, что сыр мне мог бы понадобиться, для того чтобы устроить ловушки на летучих мышей.
* цитаты Р. Роллана и О. Уальда взяты из статьи о Кропоткине в Британской энциклопедии
** Из воспоминаний Брешко-Брешковской
КОРОВА КРОПОТКИНА 4 (анархично-архаичная сказка)
