Вот ведь как
бывает. Большевистская вертикаль
сработала, и сам Бонч-Бруевич дал добро.
Сегодня меня увозят в деревню. Меня
зовут Анархия, и я – корова Кропоткина.
В общем-то я обычная корова, только мои
рога покрашены, один в черный цвет,
другой в красный. Это сделал один из
молодых друзей Петра Алексеевича, тот
самый, что пошутил как-то раз о том, будто
Лев Толстой, однажды так запутался в
своей бороде, что потерял Бога. Всем
понравилось. Я имею в виду мои разноцветные
рога. Да и шутка про Толстого тоже.
Раньше меня
звали Зорька*, а Петр Алексеевич
переименовал в Анархию. Возражения,
конечно, были. Мол, нельзя скотину
называть этим благородным словом, но
Петр Алексеевич объяснил, что Анархия
– это мать, а я, поскольку даю молоко и,
как мать, кормлю людей, вполне такого
имени заслуживаю.
Так думала
корова Кропоткина блаженно пережевывая
кусок хлеба, который Кропоткин тихонько,
чтобы никто не видел, сунул ей в рот «на
дорожку», при этом шепнув на ухо: «Ешь,
Анархия!»
1918, самый
конец октября. Сырой холодный ветер
рвал красно-желтые листья с дмитровских
кленов, и один лист прилип было на коровий
рог, тот что красный, но прилип не накрепко
и был унесен прочь следующим же порывом.
Большевик, который принес директиву,
уходя, громко хлопнул калиткой. Ему явно
не нравилось решение начальства, но
поделать с этим он ничего не мог.
Кропоткина зачем-то позвали в дом. Корова
стояла среди двора одна, ежась от ветра,
большими спокойными глазами рассматривая
дверь, за которой скрылся Кропоткин, –
и продолжала думать.
Мне так
нравилось жить рядом с Петром Алексеевичем!
А кто бы отказался от общения со Счастливым
Принцем**? Никто бы не отказался, будь
это даже простой баран или, как я, корова.
Но есть стало совсем нечего, ни мне, ни
даже им, людям, – и меня решено было
отправить в деревню.
Вы ж понимаете,
что большевики из местного совета были
против того, чтобы Петр Алексеевич
отправил меня в деревню. Они хотели
зарезать меня сразу же и пустить на
мясо. Пришлось обращаться к самому
Бонч-Бруевичу, и он наложил резолюцию,
что это дескать правильно, и отныне всем
должно так делать.
Большевикам
ведь главное, чтобы все им подчинялись,
и не просто так, а из страха. Нельзя
сказать, что они сущие демоны, ведь они
готовы допустить существование доброго
и хорошего, но это доброе и хорошее
обязательно должно идти только из-под
их большевистской палки. Даже тех, кто
делает что-то полезное из-за такой своей
природы, потому что просто не может
иначе, они пытаются заставить думать,
что это они, большевики, самые правильные
и единственно правильные, заставили
его так делать. Мы коровы даем молоко,
просто потому что мы так устроены, но
большевики пытаются заставить нас
думать, что это наш долг. Они расстреливают
всякую свободу без разбору, даже ту, что
для них полезна. Просто потому, что
ненавидят любую свободу и желают
представить ее «осознанной необходимостью»,
то есть неким выбором по принуждению.
А поскольку они, большевики, самые
правильные, то это их именно право
принуждать всех ко всему. И поэтому они
все-таки сущие демоны.
Вы скажете,
что у меня навязчивые мысли насчет
большевиков, потому что у меня на них
зуб, ведь совсем недавно хотели они меня
съесть. Да, это так. И что тут удивительного?
Если кто-то захочет пустить вас на мясо,
как вам это понравится? А большевики
хотят. Хотят чтобы ради них все жертвовали
всем, даже собственной жизнью. Они
говорят «нам надо построить новый мир»,
«мы должны пожертвовать жизнью». И гонят
всех в мясорубку. Уж кто-кто, а мы-то
коровы знаем, что выход их мясорубки
только через фарш, а совсем не через
«новый мир». И с какого боку я, корова,
причастна к их «мы»? Только потому что
мое «му» похоже на их «мы»? Что такое
мое «му» я знаю. Но до ихнего «мы» нет
мне никакого дела.
Корова
позлилась еще немного на большевиков,
но поскольку коровы не умеют злиться
долго, ее раздражение быстро прошло, и
она стала размышлять о будущем. В это
время из дома вышел Кропоткин и направился
прямо к корове. Она мотнула мордой
навстречу, ожидая, что ей дадут еще
хлеба. Но хлеба больше не дали. Дали
волю, волю возрождаться снова и снова
в сознании живых существ. Кропоткин
ласково потрепал корову по холке и
шепнул на ухо с какой-то особой силой:
«Живи, Анархия!»
На какое-то
время сознание коровы залило ярким
светом, а когда старая картинка перед
глазами восстановилась, Кропоткина на
ней уже не было. Какой-то незнакомый
мужик вел ее на вокзал. Корова продолжила
размышлять о будущем.
Петр Алексеевич
думает, что в деревне для меня найдется
хоть какая-то еда, но это не так. Кормить
меня будет нечем и все-таки вскоре меня
зарежут. Но это не страшно. Всякую корову
рано или поздно зарежут. Но после этого
в новой жизни меня ждет светлое будущее.
Меня будут
звать Лакшми, и я буду жить рядом с
индийским святым по имени Рамана. Я буду
приходить к нему каждый день и класть
голову на колени, меня будут натирать
пастой из куркумы, ставить на лоб красную
точку и вешать на шею гирлянду. Шри
Рамана закончит работу с моим сознанием
и сделает меня просветленной.
Корова даже
остановилась, уйдя полностью в сладкие
мысли о будущем. Мужик раздраженно
стеганул ее ивовым прутом по крупу и
крикнул: «Пошла, пошла!»
А вы думаете,
почему я понимаю так много из своего
теперешнего существования. Вы удивитесь,
вы скажете, что как такое возможно, ведь
мое просветление произойдет только в
будущем?! Вам трудно представить, что
будущее влияет на прошлое в той же мере
как прошлое влияет на будущее. Но это
действительно так. Не будь я коровой
Кропоткина, не стать бы мне коровой
Лакшми, живущей рядом с Раманой, и не
будь я в будущем просветленной коровой
Раманы, не была бы я сейчас коровой
Кропоткина.
Тем временем
они уже подходили к вокзалу. Где-то
вдалеке загудел поезд.
*На самом деле корову П.А. Кропоткина звали Бурка.
** О. Уайльд
называл П.А. Кропоткина «СчастливыйПринц», и он послужил прототипом для
одноименной сказки Уальда.
продолжение
