Книга пятая – 1981 год
6 февраля 1981 г.
С тех пор, как я купила тот стул, Махарадж сидит только на нём и ни на чём другом. Какая всё-таки удачная покупка! Его тело всё худеет и слабеет, и теперь уже даже во время баджанов он сидит на своём стуле. Но в речах его мощь и сила необыкновенные, только вот голос – несколько слов, и совсем теряет силу, из-за рака.
Была с Махараджем каждый день (кроме того времени, когда болела), с раннеутреннего арати и до последних баджанов. Выходила только попить чая и перекусить, все остальное время с Махараджем.
Очень многих посетителей он отсылал, да и нам он говорил, что если мы имеем веру в его слова, то можем идти. Я не хотела покидать его, хотя имела полную веру в его слова. Я знаю, мы – Одно, и тем не менее, как-то он сказал, что все могут идти, но чтоб я осталась. Никому не позволяется задерживаться у него, потому что он очень, очень слаб.
19 февраля
Махарадж попросил меня дать вместо него интервью Малкольму Тиллису для его сборника «TURNING EAST».
24 февраля, вечер
Махарадж сказал, что сегодня около 3-х часов дня произошло нечто вроде коллапса его физического бытия и что-то такое, чего он не пожелал бы никому. (Балсекар сказал, что всё это очень трудно поддаётся переводу, ещё и голос его теперь очень тихий и невнятный.)
Очевидно, что его физическое состояние настолько плохо, что кто-то должен быть при нём всё время (его сын или Анна).
Он говорит о страдании, как оно велико и какое это везение для нас, находящихся с ним рядом, видеть его хоть даже мельком, и что уже само место (комната, где он сидит) заряжено этой необыкновенной, специфической энергией, источаемой его страданием.
Вот почему Шри Раманашрам – такое святое место. От страданий Раманы Махарши. Так сказал мне Балсекар. Говорил ли это Махарадж, не знаю.
Пробыла до ночных баджанов, собираясь уйти после первого баджана, но Махарадж сказал мне остаться, и я осталась.
25 февраля
Этим утром одна девушка задала вопрос насчёт страдания, и Махарадж сказал ей (и нам), что она обзавелась большой концепцией о страдании, его энергии и т.п. и что нужно всё это отбросить. Потрясающе! Он даёт нам эти концепции и он знает, что это концепции, а дальше, если мы пытаемся что-то надстраивать на той концепции, он сметает её немедля!
Когда я пошла к Махараджу к 17 часам, в дверях меня встретила Майя и сообщила, что Махарадж очень плох и доктор в 15.30 сказал, что он умирает и везти его в больницу бесполезно. Ему сделают уколы и оставят дома, чтобы он провёл свои последние часы с семьёй, учениками и преданными.
Махарадж лежал внизу, он был как бы в коме. Я села на стул рядом ним, потом пересела на кровать и стала массировать ему ноги, стопы. Время от времени он открывал глаза и произносил несколько слов. И пока я массировала его ноги, он открывал глаза, смотрел на меня и кивал головой.
Люди всё приходили, дом заполнился народом. В 18.30 Махарадж спросил, сколько времени, и когда ему сказали, произнёс: «Время баджанов». И тогда почти все пошли наверх петь баджаны, кроме меня, Холли, Мехеру, Мулларпаттана, Дунгаджи, Майи и сына Махараджа, и ещё двоих местных, мужчины и женщины. Затем в 19.00 Махарадж открыл глаза и велел нам всем идти на баджаны. Он был в коме практически всё время, а когда всё же открывал глаза, они были тусклыми, без обычного для них яркого блеска; его дыхание замедлялось и почти пропадало. Я не сводила с него взгляда, стараясь дышать вместе с ним.
Мы все пошли наверх, остался лишь кто-то один, чтоб присматривать за ним. Вся комната была заполнена, и мы пели так усердно и искренне, как только могли. Баджаны продолжались с 18.30 до 19.30. Внезапно я почувствовала, словно какой-то удар пронзил моё тело, и пол под ногами как будто содрогнулся, как при толчке от землетрясения. Когда в 19.30 мы спустились вниз, Махараджу было лучше. Глаза его блестели, он был в сознании. Он сказал нам отправляться по домам и приходить утром на баджаны! Невероятно!
Не бывало ещё на свете кучки людей счастливее нас. Должно быть, наши сияющие лица озаряли своим светом ту ночь!
26 фев.
Этим утром Эльза и я пришли в 6.30, к началу арати, и в дверях нас встретила Майя. Она сказала, что Махарадж в порядке! Он по-прежнему оставался в кровати, мы его поприветствовали, после чего пошли наверх для участия в арати. А в 6.40 Махарадж поднялся наверх (ему помогли) и просидел в своём кресле всё время, пока продолжалось арати! Потом мы с Эльзой вышли попить кофе; в 7.30 я вернулась и занималась цветами и т.д. То, что обычно делает сам Махарадж, этим утром делала Майя – наносила кум-кум на фотографии и проч., а я развешивала на портреты гирлянды. Затем мы спустились, и пришёл доктор. Махарадж сидел выпрямившись и посмеивался. Доктор сказал, что он в порядке. Всё ок. Сделал ему инъекцию с витамином и проинструктировал насчёт питания. Мы с Ванаджей отнесли аптекарю выданный доктором рецепт и получили лекарство. Затем наверх, петь баджаны. Когда они начались, Махараджу снова помогли подняться, так что нам удалось надеть на него гирлянду. После баджанов я начала было натягивать на него носки. Он слегка стукнул меня по голове и сказал, что нет, сперва ему нужно в ванную. Тогда я пошла пить чай, и вернулась в 10.00, помогла ему подняться по лестнице и надела ему носки. А дальше он выдал просто потрясающую 30-минутную беседу! Это самое поразительное и невероятное, что мне доводилось видеть!
После 11.00 осталась и помогла устроить для него постель наверху.
По просьбе Майи я вернулась не в 17.00, а в 16.30. Сапре пришёл с очередной запиской о том, чем и как лечить Махараджа. (Лекарствами, которые разные люди принесли либо послали Махараджу, заполнены уже все шкафы.)
Махарадж сказал, что мы не должны пытаться удерживать его здесь. Он не хочет оставаться. Нам не следует беспокоиться о его теле, страданиях. Это – не он. Началась беседа, он говорил и расхаживал по комнате, совсем как обычно. Энергия настолько мощная, что постоянно приходится делать усилие, чтобы не впасть в нечто вроде самадхи. Даже у переводчиков то же самое.
Баджаны начались раньше, в 18.00, а в 18.30, когда я спустилась вниз, он сказал, что я могу идти домой.
